Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
Ещё в отделении решили, что свой первый визит Иван Иванович нанесёт кронштадтскому полицмейстеру капитан—лейтенанту Головочёву. Человеку амбициозному, стремящемуся всё держать под неусыпным оком и, узнав, что питерские сыскные агенты без его ведома, ведут расследование, может не из злого умысла, а по незнанию чинить препятствия. Поэтому Иван Дмитриевич дал настоятельный совет, первым делом посетить Петра Николаевича не на службе, а так сказать, частным образом, чтобы по городу не разнеслись нежелательные слухи.
Василий Иванович Назоров направился на Бочарную улицу, чтобы потолкаться среди обывателей, послушать дворника, появиться в почтовой конторе, от агентов принять доклады о том, чем дышит Юнгер—младший. Оказалось, что Фёдор никуда из дома не выходил, чем занимался, установить не представилось возможным. Мякотинский брат утром в подавленном настроении вышел из дома, отсидел положенное часы в гимназии, вернулся домой и не казал никуда своего носа.
Надворный советник Соловьёв назвался прислуге капитана—лейтенанта и просил доложить, что прибыл из столицы по личной надобности.
Полицмейстер сидел за столом без мундира и расправлялся ножом и вилкой с куском мяса. Отложил в сторону инструменты, вытер губы салфеткой, которую отбросил в сторону. Тяжело вздохнул.
– Проводите в кабинет, я сейчас буду, – и продолжил прерванный обед.
– Чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции надворный советник Соловьёв, – отрекомендовался Иван Иванович.
Головочёв вошёл, застёгивая последнюю пуговицу на форменном кителе.
– Я вас слушаю, – и указал рукой на кресло, – садитесь.
– Благодарю.
– Итак, что привело вас, господин Соловьёв в наши забытые богом края? – Круглое лицо бывшего моряка не выдавало ни каких чувств, даже глаза, это зеркало души, смотрели безжизненно отсутствующим взглядом.
– Господин Головачёв, в столице произошло жестокое убийство, следы которого привели в ваш город.
Лицо капитан—лейтенанта побагровело.
– Ко мне в город?
– Господин Головачёв, – Соловьёв видел по лицу полицмейстера, что тот болезненно воспринимает неприятные события, происходящие в отданном его попечению городе, – во всей империи не найдётся, я думаю, ни одного уголка, где не происходит досадных происшествий, Кронштадт – не исключение.
– А я думал… Да ладно, как понимаю, вы хотите, чтобы я помог вам в расследовании?
– Совершенно верно.
– И вы уверены, как вы выразились, следы ведут в мой город?
– Так точно.
Пётр Николаевич нервически хрустнул пальцами, видно было, что в нём борется несколько разных чувств, помогать столичным и оставить просьбу без внимания. При таких раскладах много и хорошего и плохого.
Через минуту полицмейстер решился.
– Чем могу помочь?
Иван Иванович ранее обсуждал этот вопрос с Путилиным.
– В порученном вашему надзору городе лишь проживает человек, совершивший кровавое преступление и не вина полицмейстера, что такие люди рождаются на свет, – Головачёв кивал головой в знак согласия, – и мне кажется, что ваше имя, упомянутое в самых превосходных красках в связи с оказанной следствию помощью, в высочайшем докладе, будет превосходной рекомендацией вас, как верного поданного Государя.
Капитан—лейтенант удовлетворённо хмыкнул.
– Так о какой помощи идёт речь?
– Преступник проживает в купеческой части.
– Купеческой?
– Именно, там, где квартальным надзирателем коллежский секретарь Лузиков.
– Евдоким Петрович?
– Совершенно верно.
– Так всё—таки что вы ждёте от меня?
– Сможет ли господин Лузиков обеспечить конфиденциальными сведениями об одном семействе, но так, чтобы ни одно ухо не услышало?
– Когда речь идёт о государственных делах, подчинённые мне чиновники рта не откроют без моего позволения.
– Прекрасно.
– Я вызову Евдокима Петровича и распоряжусь, но кто всё—таки преступник?
И это обсудили в сыскном отделении и решили, что утаивание сведений от полицмейстера может навредить делу.
– Не буду скрывать, сын господина Юнгера.
– Начальника почтовой конторы?
– Да.
– Дела, – на лбу Петра Николаевича выступили капельки пота, – Фёдор или Николай? – Глаза неотрывно буравили сыскного агента.
– Фёдор, – просто сказал Иван Иванович, не давая понять полицейскому начальнику, что слегка удивлён.
– Старший.
– Простите. Что?
– Я говорю, старший сын господина Юнгера Фёдор.
– Ах да.
– Убийца, – пальцами дёрнул за кончик носа. – Кто бы мог подумать? Вот до чего доводят вольнодумные мысли и университетская учёба.
– Вы хорошо знаете господина Юнгера?
Полицмейстер помедлил с ответом.
– Юнгер – наш почтмейстер, а мне по службе положено знать чиновников города, – медленно произносил Пётр Николаевич, видимо обдумывая каждое слово, но всё—таки прикусил губу, поняв, что тогда должен знать и семейства, в том числе и детей, а ведь… Далее мысль не шла, только становилось муторно на душе, а вдруг… И это вдруг может сломать налаженное размеренное течение жизни. – Юнгер – глубоко порядочный человек, исполнительный, но вот о его детях ничего путного сказать не могу, ибо выдел их всегда мельком. Я думаю вам более поможет в этом деле квартальный надзиратель Лузиков, он, как говорится, ближе к земле и знает обывателей квартала лучше, чем кто бы то ни было. На счёт помощи я распоряжусь, – и быстро добавил, увидев, что столичный сыскной агент собирается что—то сказать, – о сохранении тайны не беспокойтесь, – и взял со стола колокольчик, раздался мелодичный приятный слуху звук.
На звон колокольчика явился подтянутый слуга, видно из бывших флотских.
– Терентий, распорядись, чтобы вызвали ко мне господина Лузикова.
– Слушаю.
– Пока прибудет квартальный, может быть чаю?
– Благодарю, с превеликим удовольствием.
После чая с пирогами, которая приготовила самолично хозяйка, жена Петра Николаевича, после разговора с квартальным надзирателем, когда полицмейстер хмурил брови и начальствующим тоном, не терпящим возражений, сперва отчитал квартального, а потом указал на надворного советника сказал:
– Слушать, как самоё меня, и оказывать всяческое взаимопоможение.
Лузиков продолжал молчать, когда покинули дом полицмейстера, бросал исподлобья взгляды на столичного чиновника, прикусывая губу.
– Евдоким Петрович., разрешите вас так называть*
– Я не возражаю.
– Евдоким Петрович, не хочу, чтобы с первых минут между нами не пробежала чёрная кошка, и не возникло недопонимания, – квартальный, молча, внимал надворному советнику, – я приехал в Кронштадт с целью поимки преступника, а точнее убийцы, которого мы разыскивали не один день. И мне не хотелось бы, чтобы у вас складывалось превратное впечатление. Мы нуждаемся в вашей помощи, вы, как никто другой, знаете жителей квартала и можете помочь в изобличении преступника. Рассказать о каждом, кто нас интересует и поверьте, нам, сотрудникам сыскного отделения, не столь важно, кому достанутся лавры победителя, нашей основной целью является задержание преступника и отдание его под суд, который определит приличествующее злодеянию наказание.
– Извините, не запомнил вашего имени—отчества.
– Иван Иваныч.
– Простите, Иван Иваныч, постараюсь, чтобы между нами не пробежала чёрная кошка.
– И на том спасибо, – совсем тихо прошептал надворный советник, понимая, что особой помощи ждать не приходится. Главное, мелькнуло в голове, чтобы помех чинино не было.
Титулярный советник прошёл по Бочарной. В этот час она пустовала, не взирая на то, что на пересечении с Высокой улицей стояла портерная. Первым делом Василий Иванович поговорил с агентом, который в этот час следил за домом господина Юнгера.
– Никаких происшествий, сидит Фёдор дома, как сыч, и никуда носа не кажет.
Тоже самое сказал Лёва и добавил:
– Время впустую тратим.
Потолкался в почтовой конторе и понял, что ничего узнать не суждено, ибо у всех сотрудников господин Юнгер пользовался уважением.
Уже поздним вечером, когда обменивались новостями, Назоров сказал надворному советнику:
– Пожалуй, Жуков прав, стоило задержать Мякотина и на сутки в одиночную камеру, чтобы мысли прояснились и тогда не допрос.
– А если он окажется крепким духом?
– Ой ли, Иван Иваныч, они смелые, когда перед кем—то форс держать надо и пренебрежение показывать, а когда мысли гложут от того, что не понимаешь происходящее, тогда и язык развяжется и поведает обо всём.
– Может быть, так оно и есть, всё—таки завтрашний день потратим на наших юношей.
– Ничего такая слежка не даст, только день потеряем, – пробурчал Назоров, – ну, встретятся они тайно ещё раз, ну и что? Мы не знаем, о чём они беседуют, мы не знаем, их планов. Что они достанут из тайника нож, которым отрезали голову, и будут прятать? Так что мы хотим от них получить?
